Многогранна деятельность митрополита Филарета на ниве церковного и общественного служения. По своей блаженной кончине святитель оставил большое количество трудов, дневников и собраний мнений и отзывов, которые особенно ценны для нас, так как они раскрывают разностороннюю личность святителя, широту и глубину его взглядов и воззрений, особенно касающихся церковной жизни и, в частности, церковного пения. Данная работа имеет целью рассмотреть полемику, которую вел митрополит Филарет с директором Придворной певческой капеллы А.Ф.Львовым, отраженную в Собрании мнений и отзывов святителя. До XVIII века Русская Церковь свободно пользовалась своим древним достоянием в области церковного пения и, несмотря на большое разнообразие привнесенных с юга в XVI и XVII веках новых церковных напевов (киевский, болгарский, греческий), неизменно хранила его и довела до записи в конце XVIII века всем понятной и простой квадратной нотой. Что касается старинных подлинных церковных напевов, заключенных в 1772 году в Синодальные нотные книги, то один только Д.Бортнянский коснулся их и своим трудом открыл новую страницу в церковно-богослужебном пении: он первым сделал попытку гармонизовать на четыре голоса простую церковную мелодию, оставаясь верным тем традициям, на основе которых он формировался как профессиональный композитор. Историк русского церковного пения протоиерей Василий Металлов писал: "Произведения Бортнянского, как Херувимская песнь, "Достойно...", "Отче наш...", "Хвалите Господа..." и др., без сомнения вполне отвечали современным потребностям богослужебного пения, как по своей конструкции для обыкновенных хоров, так и по своему музыкальному стилю, по своим музыкально-художественным достоинствам, так и особенно по осмысленности и замечательному соответствию священного текста песнопений с музыкой, и однако же эти произведения не национальные в тесном смысле: они возникли на той же общемузыкальной почве, на которой развились и процветали концерты, - музыки итальянской, по тем же причинам и при тех же условиях, как и эти последние".[1]
Вслед за Бортлянским самым плодовитым перелагателем стал протоиерей Петр Турчанинов. Причем необходимо подчеркнуть, что каждый композитор смотрел на переложения со своей точки зрения и творил по-своему понимая целостность церковного напева. Такое разнообразие подходов в переложениях церковных напевов, не только знаменного, киевского, греческого, но и так называемых местных напевов, могло привести, как потом отчасти и привело, к искажению древнего церковного пения, этого драгоценного наследия Русской Церкви. Поэтому начиная с 1816 года Придворная певческая капелла взяла на себя труд об упорядочении хорового церковного пения и, в частности, уставного, так как унисонное пение уже давно не было в обычае, и в храмах повсюду пели, по крайней мере, в терцию или трехголосно. Инициатором реформ стал А.Ф.Львов[2], который задался целью распространить свои гармонизации, выдержанные в так называемом свободном и несимметричном ритме, для всеобщего употребления в Русской церкви, определив Придворной капелле право контроля над музыкальным оформлением богослужения по всей России. Однако, на страже Церкви стоял тогда Преосвященный митрополит Московский Филарет (Дроздов). Его взгляды, его деятельность, направленная на сохранение истинного церковного духа, в том числе в певческой области, имеют огромную ценность. Прежде чем перейти к сути полемики, которую вел митрополит Филарет с А.Ф.Львовым, напомним об одном историческом факте. В конце 1830 года, после смерти Д.С.Бортнянского, при директоре капеллы Ф.П.Львове (отце композитора), вышел в свет придворный напев на два голоса под заглавием: "Круг простого церковного пения, издавна употребляемого при Высочайшем Дворе". В том же году капелла отправила в Москву придворного певчего Кетова с заданием обучить церковному пению и чтению московских певчих, псаломщиков, а также священников. Вмешательство светского учреждения в компетенцию духовных властей вызвало неудовольствие святителя Московского Филарета: "Петербург читать учился у Москвы; и Москва еще умеет читать и ныне, <...> московские псаломщики отличаются от придворных без сомнения тем, что точнее исполняют устав"[3]. Митрополит объяснил духовенству, "что Кетов будет учить пению и чтению не священников, а только псаломщиков, и то лишь для того, чтобы они знали придворный чин богослужения в Высочайшем присутствии, и по сему чину поступали бы, когда в придворной церкви будет служба в Высочайшем присутствии"[4]. Возникшая после этого случая оппозиция Придворной капеллы, с ее ярко выраженным немецким стилистическим направлением в церковном пении, и Москвы, с ее многовековыми церковно-певческими традициями, особенно обострилась при А.Ф.Львове. Как справедливо пишет И.Гарднер: "Значительный чин, приближенность к царской семье и международная музыкальная известность создавали новому директору Придворной певческой капеллы нужный для проведения во всероссийском масштабе реформы церковного пения авторитет, еще усиленный последовавшим вскоре после назначения и.о. директора капеллы производством в генерал-майоры и награждением его высокими степенями некоторых орденов. А положение директора Придворной певческой капеллы создавало Львову ореол всесильного законодателя хорового церковного пения, по памяти о покойном Л. С. Бортнянском"[5].
В 1848 голу по повелению государя Николая I вышел в свет составленный Львовым "Обиход простого церковного пения, при Высочайшем дворе употребляемого" - самый крупный для хорового церковного пения в России проект. Следующим этапом было осуществление переложения большей части напевов, содержащихся в синодальных богослужебных книгах с квадратной нотацией, для одного голоса, - на четырехголосный смешанный хор. Этот шаг со стороны императора и директора капеллы Львова был сделан с целью упорядочения церковною пения по всей России. Было предложено издать для смешанною хора полный Обиход придворного напева - обязательный для всех регентов церковных хоров в России.
Как пишет И.Гарднер: "Задание, данное Николаем I Львову, было выполнено им крайне добросовестно. Обиход точно отражал придворное пение и давал в правильной четырехголосной гармонии для смешанного хора полный, хотя и со значительными сокращениями, круг песнопений Русской православной церкви по придворному напеву, и с теми сокращениями напевов и упрощениями, которые были приняты в придворных церквах. Но это была практика не всей русской церкви, а только практика придворного хора"[6].
Многие современники Львова восприняли его Обиход как дерзостный модернизм и нарушение церковности богослужебного пения. В Москве бывали случаи, когда некоторые молящиеся выходили из храма, как только певчие начинали петь произведения Львова.

В свою очередь, Святейший Синод, озабоченный разнообразием, проникавшим в церковное пение, еще в начале 40-х годов XIX столетия предписал - во всех епархиях создать особые комитеты, которые должны были заняться нотным изложением напевов своей епархии. По рассмотрении этих напевов Святейший Синод указом от 30 сентября 1846 года (№ 12585), в п. 2 предписал: "Введенные с давних времен в некоторых церквах, монастырях и епархиях древние напевы оставить везде без изменения; в п.З: "Всем таковым составить список с показанием, где какой употребляется, и хранить сей список в Св. Синоде, препроводить с оного копию к состоящему ныне в должности директора придворной певческой капеллы А.Ф.Львову".[7]
Святитель Московский Филарет, высказавший свои опасения по поводу издания придворного Обихода в 1830 году, увидел исполнение предвиденного им, когда в 1848 году на основании синодального указа от 13 сентября Обиход и переложения Львова были представлены ему для рассмотрения их богослужебно-певческого достоинства. В Собрании мнений и отзывов святителя Филарета, а также и в его письмах к близким лицам находится очень много драгоценных для нас суждений о том направлении в церковном пении, которое при святителе проникало в церковь. В основном его суждения о богослужебном пении выражены в тех местах рукописей, где он высказывается по поводу переложений церковного обихода, которые были сделаны протоиереем Петром Турчаниновым и, в особенности, в той полемике, которую святитель Филарет вел с А.Ф.Львовым.
Преосвященный Филарет зорко следил за всеми сторонами церковной жизни. Он, можно сказать, дышал воздухом церкви с самых юных лет. Вкратце стоит упомянуть основные вехи в жизни святителя, обрисовать его облик, его отношение к богослужению. Выходец из простой семьи, учившийся в Московской Духовной Семинарии и Академии и затем оставленный в качестве преподавателя Семинарии, Василий Дроздов 16 ноября 1808 года в Трапезном храме Свято-Троице-Сергиевой Лавры принимает монашеский постриг с именем Филарет. В этом же храме митрополитом Московским Платоном (Левшиным) он был рукоположен в иеродиакона, мечтая остаться в монастыре и стать когда-нибудь "гробовым" священником у раки преподобного Сергия. Но Господь уготовал своему избраннику иной путь служения Церкви. Зарекомендовав себя в столице как прекрасный педагог и даровитый проповедник, он скоро становится ректором Академии с возведением в сан архимандрита, а в 1817 году рукополагается в епископа. Через четыре года его переводят на Московскую кафедру, где он прослужит почти полвека. Святитель Филарет особенно любил совершать богослужения и, по свидетельствам биографов, служил во все воскресные и праздничные дни. Он всегда тщательно и с благоговением готовился к совершению Божественных служб и, посещая многие храмы Москвы, чаще всего совершал богослужения в Чудовом монастыре у мощей святителя Алексия Московского. Служил митрополит Филарет и в Троице-Сергиевой Лавре. В день праздника преподобного Сергия он неизменно до начала Всенощного бдения служил молебен у раки мощей основателя монастыря и сам читал акафист Преподобному. После первой кафизмы на Всенощном бдении он выходил на амвон, садился перед Царскими вратами на архиерейское седалище и умилительно читал народу житие Преподобного.
Служил святитель всегда благоговейно и не торопясь. Он строго следил за тем, чтобы во время соборного служения духовенство стояло по старшинству, а между равными предпочтение отдавалось ученым иереям. В личной жизни святитель был скромен, одевался просто. Но во время торжественных богослужений, официальных церемоний облачался в дорогие парчовые ризы, тем самым подчеркивая достоинство архиерейского сана. Жители Москвы и ее многочисленные гости, всегда с большой любовью и усердием посещавшие богослужения, совершаемые святителем, разносили славу о нем далеко за пределы Московской епархии. При своем твердом характере он не мог умолчать, когда в жизнь церкви стремилось проникнуть что- либо нецерковное. Не умолчал он и о новых тенденциях в богослужебном пении.
Первое упоминание о мнении святителя в отношении церковного пения мы встречаем в его "Собраниях мнений и отзывов" 1828 года, еще до того времени, как А.Ф.Львов стал заниматься переложениями церковных напевов, в бытность преосвященного митрополита членом Комиссии духовных училищ. В то время протоиерей Петр Турчанинов ходатайствовал перед комиссией об отпуске ему 6000 рублей на напечатание древнего церковного пения, положенного им на 4 голоса, на что уже было испрошено им и Высочайшее повеление. Митрополит Московский дал следующее мнение по этому делу: "Подписав с прочими членами комиссии духовных училищ журнал, во исполнение Высочайшего повеления о заимообразном отпуске 6000 р. на напечатание древнего церковного пения, положенного на 4 голоса протоиереем Турчаниновым, долгом поставляю, в дополнение, присовокупить следующее: несколько пьес, обработанных протоиереем Турчаниновым, для опыта слушаны были высокопреосвященным митрополитом Новгородским и мною. Некоторые из них оказались положенными на четыре голоса, согласно с древним напевом, но так искусственно, тяжело для поющих и не просто, что только огромным и превосходным церковным хором сие пение может быть исполняемо с успехом. Опыты, сделанные находящимся при мне хором, не были удовлетворительны. Следовательно сие положение пения, как неудобоисполнимое, не достигает положенной цели - поддержать и восстановить древнее церковное пение повсеместно (выделено мной - Ю.С.). Другие пьесы, и в большем числе, обработаны протоиереем Турчаниновым так неточно с древними образцами, что в них совсем не можно узнать древнего церковного напева. Это уже совершенное уклонение от предположенной цели..."[8]
Протоиерей Петр Турчанинов, строго придерживавшийся в своих переложениях главным образом уставных напевов равномерности симметричного ритма, вынужден был то сокращать, то изменять их. В результате сделанные по всем правилам европейской гармонии обработки древних напевов противоречили традиции русского богослужебного пения. Профессиональное полифоничнское искусство, творчество сочинителей вступало в спор с освещенной веками церковностью. "Усилие высказать искусство, - писал святитель Филарет, - дает пению не церковный характер и развлекает слушающего"[9]
Митрополит Филарет не отрицал искусства сочинителей, но требовал, чтобы оно подчинялось церковности, а не господствовало над нею... Приведем в этой связи один факт, подтверждающий сказанное. Указом Св. Синода, от 12 июля 1852 года за № 93, митрополиту предложено было рассмотреть рукопись "О церковном пении в России" графа Д.Н.Толстого и представить о ней свое мнение. Разбирая в представленном донесении по сему предмету различные положения автора рукописи, святитель становился почти защитником гармонизаций церковных мелодий, при условии тщательной и продуманной их обработки для хора. В донесении митрополита сказанно следующее: "На стр. 47 сочинитель говорит почти решительно, что древнее церковное пение не может быть приведено в размер и ритм. Нельзя признать сие вполне справедливым. Например, ирмосы Великого канона, переложенные Бортнянским, имеют ритм или текст, и сохраняют дух древнего церковного пения; гармония в них не только благоприятствует слышанию и разумению слов, но и чувству умиления. Они удовлетворяют любителям древнего церковного пения и народному чувству. Когда их поют на первой неделе Великого поста, в кафедральной церкви Чудова монастыря, она бывает исполнена народом, как в великие праздники. Удивительно, что сочинитель (в данном случае граф Толстой - Ю.С.) отрицает даже возможность размера. Пусть он посмотрит на Синодальные издания древнего церковного пения: он увидит такты, полтакты, четверти. Что же это, как не размер? Разница только та, что в новом партесном пении считают меру более по тактам, а в древнем церковном ее надо считать более по четвертям (выделено мной - Ю.С.)".[10]
Таким образом, достоинство переложения, по мнению святителя Филарета, должно заключаться в том, чтобы искусственная гармония не закрывала собой основной церковной мелодии и тем благоприятствовала слышанию и разумению слов. При этом преосвященный поверяет свое мнение мнением и отношением народа: "Произведение Бортнянского, - говорит он, - удовлетворяет любителям древнего церковного пения и народному чувству"...
Перейдем теперь к подробному рассмотрению полемики между святителем Филаретом и директором Придворной певческой капеллы А.Ф.Львовым, - полемике тем более трудной, что последний пользовался покровительством императора. Горько было видеть архипастырю, что люди нецерковные вмешиваются в такие дела Церкви, которые только ей одной принадлежат. В письме от 12 февраля 1850 года он жаловался наместнику Троице-Сергиевой Лавры, архимандриту Антонию: "Смирение посылает нам Бог в том, что генерал хочет всю церковь переучить пению по своему".[11]
В то время Львов широко распространял свои музыкальные переложения церковных мелодий, добившись одобрения императора и разрешения на издание. Однако, не так-то легко было ему получить поддержку от Священного Синода. Всякий раз, как он обращался за ней в Синод, последний препровождал дело к митрополиту Московскому для его заключения. В Москве был образован особый комитет для рассматривания новоперелагаемого церковного пения. В этот комитет митрополит передал присланные ему при указе Св. Синода от 9 октября 1848 года краткий Ирмологий, и от 8 марта 1849 года тетрадь с напевами из каждого гласа Октоиха. О деятельности комитета митрополит Филарет докладывал Св. Синоду от 28 августа 1849 г. следующее: "4-го сего августа комитет представил журнал своих занятий и окончательное донесение. Сличив новопереложенный Ирмолог и стихиры с таковыми же древними, в церкви употребляемыми, комитет сделал замечания и заключения, изложение которых в его донесении есть от слова до слова следующие: при видимом большею частию сходстве нот в новом переложении с нотами в издании духовной типографии замечается слухом, даже незнакомым с наукою пения, ощутительное отступление от гармонии и мелодии; слышится какое-то новое или малознакомое пение. Вникая в причины такого отступления, можно усмотреть, что оно происходит от упущения из вида главного правила, по которому перелагатель, как только приводящий в гармоническую формулу известные данные, а не сочинителъ нового, обязуется в одном из четырех голосов, им избранном, в строгой точности удерживать древний церковный напев, как издавна знакомый и приятный церковному слушателю. Но в новом переложении усмотрено, что характер сего главного напева, который здесь большею частию полагается в дисканте, в точности не удерживается... (выделено мной - Ю.С.) Иногда переложение идет или кончает плачевно или умилительно, вместо того, чтобы идти или оканчивать торжественно и наоборот... Мне. по другим должностным занятиям, не можно было участвовать во всех занятиях. Но некоторые стихи выслушаны мною в присутствии комитета. Теория искусства мне неизвестна. Но около 60-ти лет назад наученный петь по Октоиху, а потом по Обиходу древним иереем, сведущим в церковном песнопении, которого пример наставлял не только выбирать ноты, но чувствовать дух церковного пения, и с тех пор постоянно знакомый с сим пением, думаю, могу позволить себе некоторое суждение о сем предмете.
Относительно стихов, мною слышанных, я соглашался с одобрением комитета[12]; но также имел убеждение соглашаться с его замечаниями. Почему требуемое от меня Св. Синодом заключение есть следующее: 1) Относительно тех частей рассматриваемого нотного переложения, которые еще не напечатаны, просить руководствующего сими переложениями, чтобы оные были пересмотрены и были составлены: во-первых, по возможности, точно сходным с древним напевом, который, как замечено в указе Св. Синода, характером спокойной важности и умиления приятен благоговейному слуху, привычен православному народу, и единоверцам, и раскольникам не даст повода к пререканию (выделено мной - Ю.С.); во-вторых, по возможности, просто, потому что исполнять оный должны будут частию хоры не довольно современные, а большею частию клирики; и потому переложение, сделанное с таким искусством и превосходное в исполнении совершенным придворным хором, тем более будет обезображиваемо певцами несовершенными и по голосам и по изучению пения. 2) Те части нотного переложения, которые уже напечатаны, допустить к употреблению в архиерейских и семинарских хорах с тем, чтобы по оному исполнены были стихи, положенные более сходно с древним пением, а в исполнении прочих дозволено было приближаться к древнему, не стесняясь напечатанным переложением"[13]
На полях книги, рассмотренной московским нотным комитетом, во многих местах были поставленные крестики, что не применуло вызвать негативную реакцию генерал-майора Львова, который подверг действия комитета сомнению в благонамеренности и в своем отношении от 23 января 1850 года за № 19 настоятельно требовал от самого митрополита уведомления относительно замечаний, сделанных комитетом. И сдесь же делал приписку о том, "что ему невозможно не представить объяснений на замечания, сделанные комитетом в книге, находящейся у Его Императорского Величества: что он, перелагатель, обязан ответственностью за каждую ноту, что книга краткого изложения писана по Высочайшей Его Императорского Величества воле лицом, имеющим счастье пользоваться некоторым доверием Государя Императора: что на всех угодить невозможно: что он, перелагатель, обязан доказать, что в точности исполняет возложенное на него поручение, т. е. сохраняет церковный напев".[14]
Защитить нотный комитет от подозрения в неблагонамеренности митрополиту Филарету было легко, что он и сделал в донесении Св. Синоду от 8 февраля 1850 г. за № 78: "Вникнув по возможности в замечания комитета, я нашел, что некоторые из них неудовлетворительно выражены, но не нашел того, чтобы оныя не были благонамеренны и не происходили от желания в точности исполнить поручение. Поелику между прочим обращено было внимание на малые крестики, карандашом поставленные на нотной книге: то, рассмотрев и сие, нашел я, что оныя были ставлены членами бывшего комитета, во время слушания пения, для означения нот, несходных с церковною книгою. О таковых нотах частию дан отчет в замечаниях комитета, а частию в сих замечаниях умолчено. Сие, по моему мнению, как не составляет оскорбления бывшей в рассмотрении книге, как не ведет к заключению, чтобы действия комитета не были благонамеренны".[15]
Гораздо труднее было защитить древний напев - это церковное достояние, которое оказалось в руках мало сведущих в этом деле людей. В том же самом донесении святитель Филарет со свойственной ему мудростью сделал и это. Здесь он высказал свой твердый взгляд на назначение церковного пения, на достоинство гармонизации церковных напевов и на ту область искусства, которая может быть приложима к церковному пению и за пределами которой это пение теряет свой церковный характер. Он не побоялся высказать этот взгляд в ответ на почти открытое требование одобрения новопереложенного пения. "Желаемого единства в мыслях трудно было достигнуть, потому что перелагатель и я смотрели на предмет с двух точек зрения, которые трудно было свести в одну: я со стороны известного и привычного церковным чтецам и слушателям напева церковной нотной книги, он со стороны правил гармонии. Когда я предлагал, что в том или другом ирмосе или догматике есть несходство четырехголосного переложения с напевом церковной книги, или иначе, что в четырехголосном пении церковный напев неясно слышен, затмевается гармонией, представляется незнакомым церковному слушателю и следовательно производит не то впечатление, к которому привык церковный слушатель и которое желательно сохранить, то мне противополагаемо было, что гармония составлена по правилам, и не может быть иная. Таким образом, рассуждение переходит в область, в которую я не мог следовать. По моему же мнению, как назначение церковного пения есть то, чтобы возбуждать и сохранять благочестивое чувство православного народа при Богослужении церковном, и для того поддерживать назидательные впечатления уже привычные, то четвероголосное переложение тогда вполне достигает своего назначения, когда в нем привычный напев древней церковной нотной книги удобно узнает и чувствует не только сведущий в правилах гармонии, но всякий клирик, монах и мирянин, которого ухо способно различать один напев от другого и согласное пение от гармонии" (выделено мной - Ю.С.).[16]
Это мнение московского владыки полезно учитывать многим современным церковным композиторам, которые свои музыкальные произведения для употребления в храме нередко украшают "именами" то знаменного, то киевского, то какого-либо иного церковного напева, но в которых церковного только и есть, что одно заглавие. А лицам, на которых лежит забота о благочинии церковного богослужения, необходимо вспомнить одно из правил, составленных московским святителем для устроения одного церковного общества: "Священно-церковнослужители, читающие и поющие в церкви, должны исполнять свое дело с неослабленным вниманием, сохраняя древнее церковное пение без повреждения нововведениями, несообразные с простотою и умилением". [17](выделено мной - Ю.С.).
Не дождавшись от Святейшего Синода одобрения своих переложений, Львов провел их другим путем: его произведения были напечатаны по Высочайшему повелению. Подвергнув "нововведениям" Ирмологий и Обиход, генерал постепенно добрался и до монастырского пения и до исконных местных напевов. Москва была богата древними сокровищами: здесь были знаменитые монастыри и соборы, сохранившие свои особые напевы, как, например, Успенский Собор, Симонов, Донской монастыри и др. Зная твердость московского архипастыря, Львов и на этот раз исходатайствовал Высочайшее повеление и прибыл в Москву, чтобы приступить к переложению на ноты напевов Симонова и Донского монастырей и Успенского Собора и преподать свои советы церковным хорам, поющим в Москве, не исключая и архиерейского. По распоряжению митрополита в 1850 году был записан местный напев Московской епархии и представлен Львову, что, впрочем, требовалось еще указом Синода от 30 сентября 1846 года за № 12585. Вскоре появились новые переложения ирмосов и антифонов греческого напева, сделанные, как утверждал Львов, по древней и едва ли не единственной рукописи. Когда эти переложения были присланы Синодом на рассмотрение митрополита Филарета, то последний снова учредил особый комитет для исследования рукописи и переложений. Комитет нашел, что сама рукопись принадлежит концу XVIII века (это было определено по сорту бумаги, которая была в ходу в 1784-м и 1786-м годах), что большинство напевов взяты не из церковной нотной книги, а записаны понаслышке и т.д. На этом основании возник новый спор Львова с комитетом, а через него и с митрополитом. В своем донесении Синоду святитель писал: "Происшедшее между перелагателем и комитетом состязание представляет большею частию труд, не приносящий плода. Перелагатель в объяснениях говорит, что допущение изменений в напевах было бы вредно. Комитет отвечает: точно так; и комитет совсем не думал допускать изменения. Желательно, чтобы перелагатель принял в рассуждение, что комитет, знающий высокий дар и познания перелагателя в своем искусстве и благонамеренность его труда, если бы мог позволить себе пристрастие, то, конечно, в пользу переложения, а не против оного; и что комитет только с трудом и по необходимости мог решиться на делание замечаний по тому самому правилу, которое произнес сам перелагатель, что допущение изменения в напевах было бы вредно. Комитет имеет столько опытного познания в церковном пении, чтобы определить, в каком стихе сохраняется древний напев и в каком есть отступление. Достоинство суждений комитета лучше состязаний определяет опыт. Когда в Успенском Соборе новоопределенный регент начал на всенощных петь некоторые воскресные каноны по новому переложению: от привыкших к церковному пению посетителей сего храма слышаны были отзывы неудовольствия, и некоторые оставляли храм, не дослушав канона. А что переложено верно, то и народного чувства не возмущало. Таков канон, поемый в навечерии праздника Успения Божией Матери: "Многими содержим напастьми..."" [18]
Из этих отзывов митрополита Филарета о гармонизации церковных напевов ясно видно, что он не сочувствовал нововведениям Львова, не видел в них необходимости и вообще опасался нецерковного направления в церковном деле. Высказать эти мысли в официальной бумаге определенно категорично его удерживало, быть может, положение перелагателя и близость последнего к придворным сферам. Однако в частной переписке владыка откровенно выражал свои взгляды. Он писал наместнику Сергиевой Лавры, архимандриту Антонию, от 17 января 1850 года: "Г. Директор Придворной певческой капеллы прибыл в Москву, как видно из указа Св. Синода, для положения на ноты пения Успенского Собора, Симонова и Донского монастырей. О Лавре не было слова с его стороны, и я не говорил, не видя нужды привлекать то, что идет мимо. Но вчера услышал, что он поедет в Воскресенский монастырь и в Лавру. Если прибудет и потребует, велите братии показать ему наше пение в присутствии казначея, который бы, потом донес мне обстоятельно, какие будут сделаны замечания и требования. Моих певчих слушал он у меня часа два с половиною и о них и о наших особенных напевах отозвался одобрительно: только потребовал, чтобы напевы сообщены были ему для пересмотра и исправления некоторых, по его науке, неправильностей. Что прежние его положения точно сходны с церковным древним напевом, он продолжает уверять меня, но мое ухо не довольно покоряется уверению науки, а верит просто тому, что слышит".[19]
Еще решительнее выразил владыка свой взгляд на новопереложенное четырехголосное пение в письме архимандриту Антонию от 12 февраля 1850 года: "...смирение посылает нам Бог в том, что Генерал хочет всю церковь переучить пению по-своему. Если в Лавре поют хорошо, если там корень греческого пения: на что же хочет вырвать сей корень и предлагать свое четырехголосное пение? - Если дадите свои ноты: к ним приложат такую гармонию, что и не узнаете ни ваших нот, ни вашего напева. И когда вы скажете, что это несходно с вашим прежним: то вам скажут, что гармония правильна, и такою признает ее вся Европа. Посему лучше нам петь, как благословил до ныне преподобный Сергий: и это его милость, что о Лаврском пении не завелось дела, которое для некоторых других мест не без затруднений было" (выделено мной - Ю.С.).[20]
При всем том нельзя не быть благодарным Львову за то, что он своими переложениями вызвал мудрого московского святителя на суждения о таком предмете, который во второй половине XIX века еще не получил надлежащей разработки, хотя нельзя здесь не назвать очень важного труда протоиерея Димитрия Разумовского "Церковное пение в России". Современник преосвященного Филарета, по отзыву последнего, "обладал познаниями в древнем церковном пении обширными и разнообразными".[21] Из таких людей составлял святитель нотные комитеты. Суждения авторитетных членов комитетов имели большое значение для церковного пения. В 1852 году один из таких комитетов рассматривал 10 нотных рукописей, с которых Львов делал свои переложения и которые назвал очень древними и редкими. Комитет нашел, что на самом деле рукописи представляют собой ничто иное, как местный напев Вятской епархии, да и то не древний, и в Вятской епархии не везде употребляемый. Относительно его происхождения, комитет пишет следующее: "Можно полагать, что напев представленных рукописей образовался после времени наших царей, под влиянием юга, и, для придания большей важности, инде лживо украшенный наименованием киевского, каким-либо ревнителем его занесен в Вятку и нашел себе здесь некоторых последователей. Посему было бы несправедливым такой напев, как местный, в настоящее время ставить за образец, и через переложение в четырехголосную гармонию делать повсеместным, тем паче в древней столице - Москве, где действительно от весьма древнего времени наших великих князей и царей существует столько обителей и приходских церквей, и где потому древний напев при непрерывном богослужении мог сохраниться в большой точности до нашего времени. По сему-то напеву, как существующему до ныне в московской епархии и знакомому не только певческим хорам, но всем приходским причетникам, даже мирянам-любителям церковного пения, комитет поверял рассматриваемый рукописный Ирмологий, руководствуясь вместе с тем убеждением, что сей сокращенный напев произошел от древнего знаменного, с которым и имеет ныне сходство в некоторых гласах".[22]
Важную роль в развитии церковного пения по тому пути, которого придерживался в своих воззрениях святитель Филарет (Дроздов), сыграла деятельность С.В.Смоленского - основоположника Нового направления в русской духовной музыке. Смоленский с полным основанием причислены к реформаторам русского церковного пения, причем, реформаторам в совершенно другом духе по сравнению со Львовым. По мнению историка русской духовной музыки А.В.Преображенского: "В сочинениях Смоленского, с одной стороны, - на основании изучения мелодического и ритмического устройства - устанавливается оригинальное художественное значение древних церковных распевов, с другой, - на основании изучения подробностей знаменного письма - объясняется тесная связь развития семиографии параллельно с развитием церковно-певческого искусства".[23]
В свою очередь, Теоретические труды Смоленского в области русского церковного пения оказали влияние на творчество А.Д.Кастальского, который, в частности, впервые применил новые приемы хоровой обработки, например, передачу основной обиходной мелодии из одного голоса в другой. В историю русского церковного пения первые десятилетия XX века вошли под знаком обновления. И в этот период творчеству Кастальского принадлежало ведущее место, как явлению высокохудожественному, строго церковному и национальному. Б 1915 году как бы в противовес обиходу, изданному Львовым, Кастальский издал <Обиход Синодального хора>, который содержал напевы Всенощного бдения, употреблявшиеся Синодальным хором в Успенском Соборе. Тем самым возрождалась традиция пения, издревле употреблявшаяся в Москве. Развивая мысли, которые святитель Филарет высказывал в отношении духовно-музыкальных композиций и церковного пения, Кастальский пишет: "...В самых церковных напевах наших заметен национальный элемент, но народные песенные обороты следует применять к ним с крайней осмотрительностью, так как храм есть храм, а не концертный зал и не улица. Национальный колорит русской светской музыки рожден из песни, так и церковная музыка должна создаться и развиться на наших обиходных напевах".[24]
После 1917 года в России в корне изменились условия существования Церкви и ее положение в новом государственном строе. Однако, вопреки всему и вся, исторический путь богослужебного пения Русской Православной Церкви не закончился. В трудных условиях гонения на церковь, повального безверия традиции русского богослужебного пения продолжали жить благодаря усилиям и молитвам подвижников, пастырей Русской Православной Церкви. Одной из ключевых фигур в ее истории является Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I. Еще в юном возрасте огромное влияние оказала на него личность святителя Филарета Московского. На его творениях он возрастал и укреплялся в вере, его жизни старался подражать. В своей многогранной и обширной деятельности, как главы Русской Церкви, он, как и его духовный учитель, большое внимание уделял богослужению, соблюдению устава и, в частности, постоянно радел о церковном пении, впитав в себя лучшие традиции благолепного совершения церковных служб и богослужебного пения еще в дореволюционной России. Когда Святейший Патриарх предстоятельствовал за богослужением, то его возглавление сослужащих ему клириков непосредственно и сразу отражалось на всем сонме духовенства и передавалось, как некими волнами благочестия, всем верующим людям, наполнявшим храм у подножия алтаря. Занимая Ленинградскую митрополичью кафедру с 1933 года, Патриарх неоднократно обращался к настоятелям местных храмов с требованиями более строгого контроля над пением в церковных хорах. Так им было предложено к исполнению настоятелям и исполнительным органам церквей упорядочить вопрос о церковных хорах, которые, в ущерб выполнению церковного устава, заботились главным образом о том, чтобы производить эффект, поражать своим художественным - театральным - пением, чуждым духу церковности.
Святейший Патриарх Алексий I неоднократно подчеркивал: <Необходимо снова напомнить, что целью наших богослужений является не создание музыкальных эффектов и не подражание операм и концертам с их сольными и прочими "номерами", а молитвенное настроение, вызываемое содержательными и умилительными церковными песнопениями. Верующие приносят свои жертвы в храм не для того, чтобы слушать концерты, а для того, чтобы вся обстановка храма и богослужения помогала им молиться. И самые слова "церковная музыка" - выражение не церковное. Речь должна идти о "церковном пении", "богослужебном пении" и "песнопениях" - словах, вошедших в наш благоговейный народный обиход. А церковное пение должно быть прежде всего именно церковным. Исполнение церковных песнопений в крикливом тоне светских романсов или страстных оперных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но даже уловить содержание и смысл песнопения. Такое пение дает лишь впечатление слуху, но в душе не оставляет никакого следа. Зачем нам гоняться за безвкусным с точки зрения церковной подражанием светскому пению, когда у нас есть изумительные образцы пения строго церковного, освященного временем и традициями церковными?"[25]
"Все вышеизложенное говорит о том, что мы должны обратить самое тщательное внимание на дело церковного пения в наших храмах; что мы не имеем права игнорировать требования церковных людей, чтобы пение церковное соответствовало своей цели; что мы должны сделать все возможное, чтобы изгнать мирской дух из нашего церковного пения, обратиться к древним его прекрасным образцам (выделено мной - Ю.С.), столь любезным сердцу верующего и молящегося православного христианина. Почин в этом деле должен принадлежать Москве как церковному центру нашего Отечества".[26]
В наше время в области церковного пения прослеживаются разные стилевые тенденции, получившие свое формирование и расцвет в разные эпохи. Среди такого многообразия современному регенту и церковному композитору, трудно бывает сориентироваться, какой предпочесть стиль, как подобрать произведения во время богослужения. Ориентиром несомненно для нас должны быть те принципы, которые высказывались святыми отцами и учителями Церкви. Одним из таких маяков является святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский, мнения о церковном пении которого были приведены в данном очерке. В свою очередь суждения митрополита восходят к святым отцам: например, святителю Клименту, Александрийскому пресвитеру и учителю II века. "Надобно, - свидетельствует он в 7 книге "Строматы", - употреблять гармонии скромныя и целомуд-ренныя, а нежных гармоний, которые страстными переливами голоса располагают к жизни изнеженной и праздной, надобно, сколько возможно, избегать; важные и скромные переливы голоса обуздают дерзость. Потому хроматические гармонии должны быть предоставлены бесстыдной дерзости, музыке нецеломудренной".[27] В заключение вспомним еще раз прозорливые слова святителя Филарета о церковном пении и композиции: "Усилие высказать искусство дает пению не церковный характер и развлекает слушающего".


Примечания
[1]Металлов В.М., прот. Очерк истории павославного церковного пения в России. 3-е изд. М., 1900. С. 128-129. Цит. по: Гарднер ИА. Богослужебное пение Русской Православной Церкви. Т. 2. Сергиев Посад, 1998. С. 276.
[2] Львов Алексей Федорович родился в Ревеле (ныне Таллин) 25 мая 1798 года. С детства учился играть на скрипке у немецких виртуозов и теоретиков 186Кайзера, Вема, Шейнура, а по гармонии и теоретическим дисциплинам у Цейнера. В 1814 году Алексей Федорович поступил в Институт инженеров, который он в 1818 году окончил. В 1826 году в чине капитана Львов был определен старшим адъютантом в корпус жандармов, а через год переведен в гвардейский жандармский полуэскадрон и назначен по делам, касающимся поездок Государя Николая I по России и за рубеж. Все это время А.Ф.Львов не оставлял своих занятий музыкой и, с разрешения Государя, концертировал за границей как скрипач. Львов был близок к царской семье, принимал живое участие в домашних концертах, устраивавшихся в тесном кругу царской семьи, давал уроки пения одной из великих княжен. После одной из поездок с Государем в Пруссию, в 1833 году, Львов написал гимн "Боже, Царя храни...", автором слов был известный поэт В.А.Жуковский. Тогда же Львов был переведен, в чине ротмистра, в кавалергарды и был назначен флигель-адъютантом. 2 января 1837 года, после кончины Ф.П.Львова, директора Придворной певческой капеллы эти обязанности, по высочайшему повелению Николая I, были возложены на А.Ф.Львова. Исполняя должность директора капеллы, Львов взял в 1840 году отпуск и стал брать уроки у Спонтини, для усовершенствования композиторской техники. В 1853 году Львов, оставаясь директором Придворной певческой капеллы, перешел на гражданскую и придворную службу в чине тайного советника со званием гофмейстера Двора Его Величества. В 1861 году А.Ф.Львов был произведен в звание обер-гофмейстера и подал прошение об отставке по причине плохого здоровья; но и в отставке он не прекратил своей музыкальной деятельности. Преемником Львова по директорству в Придворной певческой капелле стал генерал-майор Н.И.Бахметев (1861-1883). 16 октября 1870 году А.Ф.Львов скончался в имении своей дочери, Романи, недалеко от Ковно, и был погребен в соседнем Пожайском монастыре. А.Ф.Львов является автором 40 оригинальных сочинений, среди которых 4 концерта, архиерейское богослужение и др. В них композитор стремился избегать искусственности, возможно ближе передавая в музыке смысл текста. Особенно глубоки по содержанию песнопения Великого поста, в частности "Вечери Твоея тайныя...", "Тебе одеющагося светом...", "Да молчит всяка плоть...".
[3] Письма Филарета, митр. Московского, к викарию московской епархии, еп. Дмитровскому Иннокентию//Прибавления к творениям свв. Отцов в русском переводе, издаваемых при Моск. Духовной Акад. Кн. I. M., 1886. С. 357, 364.
[4] Гарднер ИЛ. Указ. соч. Т. 2. С. 311.
[5] Там же. С. 329.
[6] Там же. С. 355.
[7] Филарет, митр. Московский. Собрание мнений и отзывов. Т. III. СПб., 1885. С. 335.
[8] Там же. Т. П. СПб., 1885. С. 245-246.
[9]Там же. Т. III. СПб., 1885., С. 488.
[10] Там же. С. 477-478.
[11] Письма митр. Филарета наместнику Свято-Троице-Сергиевой Лавры, архим. Антонию. Ч. 3. 1850-1856. М., 1883. С. 17.
[12] Довольно удачными признаны были: воскресные ирмосы 1-го гласа, ирмосы на Пятидесятницу и Богородичны 3-го и 4-го гласов.
[13] Филарет, митр. Московский. Собрание мнений и отзывов. Т. III. Цит. изд. С. 280-284.
[14] Там же. С. 325.
[15] Там же. С. 323-324.
[16] Там же.
[17] Там же. С. 335.
[18] Там же. С. 450-451.
[19] Письма митр. Филарета наместнику Свято-Троице-Сергиевой Лавры, архим. Антонию. Ч. 3, М., 1883. С. 8.
[20] Там же. С. 17-18.
[21] Филарет, митр. Московский. Собрание мнений и отзывов. Т. V. Ч. 2. СПб., 1885. С. 866.
[22] Там же. Т. III. СПб., 1885. С. 488.
[23] Гарднер ИЛ. Указ. соч. С. 446-447.
[24] Кастальский А.Д. Статьи, воспоминания, материалы. М., 1960, С. 35.
[25] Распоряжение митрополита Алексия (Симанского) благочинным Ленинграда 2/15 февраля 1941г.
[26] Казем-Бек А.Л. Жизнеописание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия 1//Богословские труды. Вып. 34. М., 1998. С. 172-173
[27] Цит. по кн.: Филарет (Гумилевский), архиепископ. Исторический обзор песнопевцев и песнопения греческой церкви. Сергиев Посад, 1995. С. 62.